Слово к моим детям

Дорогие  дети  Марик  и  Моник!

Когда будете взрослыми, возьмите эти тетради и прочтите о жизни вашей мамы, папы, а также мои воспоминания и услышанные рассказы об истории нашей семьи. Я надеюсь, что вам это будет полезно и интересно.

Эти записи я делала постепенно многие годы, так как ведь сразу все не написать, а времени всегда оставалось немного после работы и домашних  неотложных дел.

Были в нашей жизни очень тяжелые годы, когда пришлось пережить ужасные  события, но жизнь продолжается и будет продолжаться

Ваша мама.

Начато 15 декабря 1960 года

Предисловие

(младшего брата Ады, Мити, издателя тетрадей)

В  конце 1997 года, когда состоялась наша последняя встреча с Адой, она передала мне 2 тетради: зеленую, которая обозначена, как первая и коричневую, вторую, со словами: “Возьми, Митя и, если удастся, то перепечатай мои воспоминания и отдай моим детям”. В тот год Аде исполнилось 82 года.

10  января  2002  года:  на  87  году  жизни  Ады  не  стало.

В моей жизни Ада сыграла огромную, неоценимую роль. Если бы не ее любовь, ее участие, ее помощь, на всех этапах моей жизни и, особенно, в те годы моего детства и юности, когда произошла катастрофа нашей семьи, и потом, в годы войны, и в первые послевоенные годы, вряд ли я сумел бы сам остаться в живых и, тем более, стать тем, кем я стал в своей жизни. Вечное ей мое поклонение, и благодарность.

В 2002 году мне исполнилось 75 лет. Незадолго до этого я оставил официальную работу (в конце 2001 года) и, окончательно перешел “на пенсию”. Несмотря на то, что дома я выполняю кое-какую работу, необходимую нам с моей женой, Людой для того, чтобы продолжать достойную жизнь (на одну пенсию достойно в нашей стране не проживешь) у меня появилось время, которое я решил посвятить литературным занятиям. Для того, чтобы эти занятия стали плодотворными в начале 2002 года я приобрел необходимое оборудование; новый, более современный компьютер, соответствующий принтер и сканер и проделал несколько пробных работ, чтобы научиться работать на этом оборудовании. Отмечу, что в приобретении этого оборудования, помог мне младший сын Дима, живущий с 1997 года в Канаде, в Торонто, и работающий там.

Много лет пролежали в архиве нашей семьи (и у Ады и, частично, у меня) воспоминания нашей мамы, написанные по моим просьбам в последние годы ее жизни. Ада вложила много труда, чтобы расшифровать и перепечатать их на машинке и я, поняв, что другого времени может уже и не быть, начал работу по обработке и “домашнему” изданию маминых  воспоминаний.

Закончив эту работу в октябре 2002 года и издав несколько экземпляров книжечки маминых воспоминаний и послав их Марику и Монику, как первым читателям, я решил, что пришла очередь Адиных тетрадей. Проведя расшифровку рукописных записей и набрав их текст, в своем компьютере, я в 2003 году приступил к этой работе. Первое издание было послано детям Ады сразу после завершения. Однако в 2004 году я вернулся к этим тетрадям и здесь вы видите следующее издание, в котором исправлены ошибки и включены рисунки.

Будучи непосредственным участником или свидетелем большинства событий, описанных в тетрадях, я сделал дополнения и уточнения, когда я был уверен в необходимости и правильности их. В иных случаях я сопровождал свои слова соответствующими примечаниями.

Дмитрий Абрамович Аникст

Введение

Мне все время хочется писать. Видимо это наследственное. Папа писал статьи по вопросам труда, мама - по профессионально-техническому образованию. Старший брат Саша стал литературоведом и много пишет... По работе мне приходится писать довольно много, составляя отчеты, служебные и докладные записки и др. Меня часто обвиняют в "словообилии" - это справедливо. Видимо этим я компенсирую свое стремление "расписывать" на любую, даже самую сухую тему. В этом году мне исполнилось целых 45 лет. Даже не верится, когда называют это число. Все еще вижу, что совсем недавно я была пионеркой, комсомолкой, студенткой. С числом 45 у меня связано представление о солидном пожилом человеке, а во мне еще много наивной непосредственности. Друзья молодости говорили, что во мне есть что-то детское, которое останется на всю жизнь и не исчезнет с годами. Видимо так и есть. Эта черта иногда мешает мне в жизни, а иной раз и наоборот.

В прошлом году, 9 сентября 1959 года наша семья понесла непоправимую утрату, ушла из жизни моя родная, любимая, много выстрадавшая мамочка - единственная бабушка моих детей.

Смерть мамочки всколыхнула во мне многие воспоминания нашей жизни. Как жестоко время и болезни, которые уносят здоровье и жизнь близких нам дорогих людей. Есть выражение "сердце кровью обливается" мне кажется, что я перенесла такое душевное состояние, потеряв мамочку, а еще раньше папочку...

Мне хочется быть последовательной и излагать события в относительно хронологическом порядке. Постараюсь придерживаться этого.

Наши родственники и знакомые

Для того, чтобы дальнейшее повествовании было понятно и происходило в последовательности событий, без ненужных перерывов и отступлений, в этой части моих записей я перечисляю своих родных и знакомых семьи, о которых будет идти речь, сообщив о них необходимые или более подробные сведения. При описании каждого родственника или знакомого, в заголовке, написано то имя, которым этот человек будет именоваться во всем последующем тексте.

Мои родители происходили из города Кишинева (Молдавия). Родители отца всегда жили с нашей семьей и были исключительно хорошими людьми.

Дедушка. Отец отца, то есть мой дедушка, прадедушка моих детей, был по профессии  каменщиком. Его звали Моисей Шмулевич Гитерман. Он родился в 1856 году, а умер в 1929 от рака желудка и печени. В архиве у Мити имеется паспорт дедушки от 1910 года.

Рассказывали, что в молодости дедушка был весьма религиозным, но  после  революции  постепенно  отошел  от  религии, стал  увлекаться политикой, читал советскую газету на еврейском языке "Дер Эмес" (Правда) и посещал на Тверской клуб еврейских рабочих. Он очень любил нас, своих внуков: Сашу, меня и позднее, Митю.

Бабушка. Также обожала нас наша бабушка, мать отца, прабабушка моих детей. Она была на 4 года моложе дедушки, родилась в 1860 году и умерла накануне нового 1943 года в возрасте 82 лет. Причиной ее смерти были болезни, в том числе грыжа, и многие трудности, перенесенные ею во время войны. Ее звали Ливта-Фрида Абрамовна Гитерман. Бабушка рассказывала, что она была сиротою и воспитывалась у дяди вместе с двоюродными братьями, которые пытались научить ее курить, но из этого у них ничего не вышло. Жила она (как и дедушка) в молодости не в самом Кишиневе, а в местечке Мове - в деревне. Когда ее посватали за дедушку, ей было уже 20 лет и ее считали уже "старой" девой так как тогда выдавали замуж в 16-17 лет. У бабушки и дедушки было четверо детей: Фаня, Ревекка, Абрам и Юлис.

Тетя Фаня. Тетя Фаня - старшая дочь была сначала фельдшером, а потом врачом. Еще до революции она окончила фельдшерские курсы и имела право проживания по всей России, чего не имели евреи обычных профессий из-за черты оседлости. Первый ее муж был тоже фельдшер, по национальности русский. У них родился сын Яшенька, ровесник нашему Саше. В архиве имеется фотография тети Фани с Яшенькой на руках. Тетя Фаня работала в таких условиях, что не могла нормально растить Яшеньку, так как она и ее муж все время работали в разъездах. Они привезли Яшу к бабушке и дедушке, которые в это время жили в эмиграции, в Швейцарии и он некоторое время воспитывался там. Когда Яше было 3 года он упал со стула, заболел менингитом и вскоре умер. Для тети Фани это было ужасным ударом. После смерти Яшеньки она больше  не хотела иметь детей. Тетя Фаня была очень красивой женщиной. Она, так же, как и наши родители, была революционеркой, в свое время стала членом коммунистической партии. После революции она окончила медицинский институт и стала врачом-невропатологом. В начале 30-ых годов с ней  случилось несчастье: она упала и сломала ногу. во время лежания дома со сломанной ногой, она частично была парализована, но воля к жизни была велика и она все время чем-то занималась. Помню, как была поражена, когда застала ее лежачую за занятиями по немецкому языку - она училась заочно.

Второй муж тети Фани, Аркадий Наумович Савин, был немного ее моложе. Он тоже был членом партии и специалистом  по  вопросам  экономики.

Все годы болезни Тети Фани при ней была няня Марфуша, ухаживавшая за ней.

Скончалась тетя Фаня в 1945 году вскоре после Победы.

С Марфушей связано и другое воспоминание, о котором Ада в своих записках не упоминает. Когда Ада с первым мужем Левой и Митей в дни паники 16 октября 1941 года (немцы приближались к Москве) покидали  Москву  пешком,  Ада  отвела  бабушку, с ее согласия, к  тете Фане чтобы она не оставалась одна в комнате Саши, а пожила с семьей своей старшей дочери.

У тети Фани квартира была полуторная - номер 733 в бывшей гостинице, переделанной для посемейного поселения, в доме на Малом Гнездниковском переулке 10. Прожив в семье тети Фани некоторое время, бабушка обнаружила, что Аркадий, муж Фани, очевидно потому, что сама Фаня была очень больна и не была способна выполнять супружеские обязанности, жил в связи с Марфушей. Бабушке это не понравилось, и она вскоре вернулась на Неглинную и там дожила  до  своей  кончины.

После смерти тети Фани Аркадий и Марфуша поженились и так прожили до конца своих дней. Саша иногда заходил к Марфуше. Ада и Митя тоже несколько раз ее посещали (последний раз безуспешно: она их не узнала и не пустила в квартиру). Когда умер Аркадий Марфуша позвала Митю и предложила ему взять что нибудь из его книг и трудов. Митя взял кое-какие книги, и они хранится в его библиотеке.

Тетя Ревекка - вторая дочь бабушки была с рождения больна пороком сердца. Она вышла замуж за Григория Шприцман, который по специальности был наборщиком-линотипистом.

В тот период, когда наши родители были в эмиграции, в Швейцарии, скорей всего в 1908 году, Ревекка и Гриша  эмигрировали в Америку. По дороге они заезжали к родителям Ревекки в Швейцарию (т.е. к бабушке с дедушкой, которые жили вместе с папой и мамой) чтобы проститься. Об этой встрече в Швейцарии в воспоминаниях мамы имеется общая фотография, на которой папа, мама, Юлис, Ревекка и Гриша.

В Америке у Ревекки и Гриши родилась в 1912 году дочь Альма. В 1933 году они всей семьей, вместе с мужем Альмы Сэмом, через "Интурист" приехали в Россию. Их желанием было устроиться на родине, полагая, что все уже успокоилось. Гриша и Сэм привезли с собой в нескольких больших ящиках мастерскую по ремонту велосипедов, но в тех советских условиях они не смогли ее развернуть, и мастерская не состоялась. Вскоре Ревекка заболела, открылся старый сердечный процесс и, хотя папа устроил ее в кремлевскую больницу, поправиться ей не пришлось. Она в Москве умерла и была похоронена рядом с дедушкой. Родные говорили, что она предчувствовала, что ей жить недолго и хотела умереть на родной земле. В России они пробыли почти два  года. В 1935 году, когда начались процессы по уничтожению большевиков-ленинцев, по совету папы, Дядя Гриша и Альма с мужем вернулись в Америку, в Филадельфию и до конца 50-годов связи с ними не было.

Связь с ними была восстановлена Сашей в 60-ых годах и в 1967 году Сэм и Альма приехали в Россию и были у Саши и Жени в гостях целый месяц. Я специально поехала в Москву и мы все неоднократно встречались и общались. Об этих встречах в моих альбомах имеется несколько хороших фотографий.

У Сэма и Альмы был трое сыновей: Боб Бад и Брюс. После смерти Сэма Альма еще раз приезжала к Саше в 1971 году на месяц, и все с нею общались. Контакты с ними продолжаются и теперь. В 1997 году один из сыновей, Боб со своей женой Джуди, был в гостях у меня в Израиле.

Дядя Юлис - самый младший сын бабушки был революционером, членом партии. В советское время работал на ответственной работе.(О Дяде Юлисе в воспоминаниях Мамы имеется отдельное приложение с перечислением мест работы). Был председателем комитета по киноискусству, последние годы перед  репрессией 1937 года был начальником Якутского отделения Севморпути и жил в городе Якутске. Умер в 1956 году, в Клину от сердечного удара. Был женат на Берте Майвин. У них была одна дочь, Инга, ровесница Мити, с которой Митя дружил. Инга заболела астмой, после 4-го класса уже не могла учиться, у нее выявилось нервно-психическое забоЛёвание, которое прогрессировало и матери приходилось подолгу держать ее в больнице. Лет в 16 она попала в нехорошую компанию, разругалась с матерью, поехала куда-то по стране В феврале 1947 года она была в Москве и встречалась с Митей, бывшем в то время из Свердловска в гостях у Саши на зимние каникулы во время учебы на 1-ом курсе  института, по впечатлениям которого она стала совсем безумной. Вскоре, скорей всего в 1948 году, она погибла при неизвестных обстоятельствах.

Папа. Абрам - наш отец был третьим ребенком в семье. Но о нем, как и о маме я буду писать в разделе “Наша семья”.

Пока расскажу о родственниках со стороны мамы.

В воспоминаниях мамы, изданных Митей в 2002 году имеется копия редкой фотографии семьи Браверман, датируемая вторым десятилетием 20-го века, на которой нет Ольги, Семена и еще дочерей, которые к тому времени  уехали в другие страны.

Отец матери Герш-Лейб Браверман был (по документу, сохранившемуся у мамы - свидетельству о рождении) кишиневским мещанином. По специальности он был приказчиком и затем дегустатором винного склада. Даты его рождения и смерти мне неизвестны. Знаю только, что он умер до революции. По рассказам матери он был добрым и хорошим человеком.

Маленькая бабушка Мать матери Эстер-Цывья Мордко Иосевна была, как и все жены,  домашней хозяйкой. По характеру она была довольно строга, требовательна, но справедлива. Прожила до глубокой старости. Бабушка, когда мы ее знали, была маленького роста. После приезда на жительство в Москву (где-то в начале 20-ых годов) она всегда жила у своего старшего сына, дяди Мануила. В связи с ее ростом в нашей семье ее называли "маленкая" бабушка. В возрасте около 90 лет она скончалась в Москве. По воспоминаниям Мити, он присутствовал вместе с мамой в доме дяди Мануила, где жила маленькая бабушка, приблизительно в 1933 году, на отмечании ее 90-летия.

Маленькая бабушка была весьма плодовитой и здоровой женщиной и родила за свою жизнь 18 детей, из которых в начале 20-го века осталось в живых только 9, это 6 дочерей: Фрима, Меня, Молка, Рива, Ольга, Поля и 3 сына: Мануил, Семен и Абраша.

О трех первых, старших, дочерях знаю по рассказам, что Фрида, замужем Голубович, жила в Аргентине, в Буэнос-Айресе. У нее было двое детей: Фрида Голубович и Моня Абрамович. Связи с ними прервались. Меня (Вексельман) жила в Кишиневе и погибла в оккупации от немцев в 1941 году. Молка уехала в 1925 году в Палестину, в Тель-Авив. Что было с ней дальше -не знаю. Рива (Роза) Маргулис жила в Кишиневе, была замужем за Моисеем Маргулисом, который последние годы жизни был бухгалтером на Кишиневской кондитерской фабрике. У них был сын Гриша - вундеркинд. Исключительно талантливый ребенок - сверхматематик, сверхлингвист, знал несколько языков. От большого умственного напряжения двинулся разумом. В 1940 году они привезли его из Кишинева в Москву, где поместили в больницу. В 1941 году, при эвакуации больницы он чем-то заболел и вскоре скончался. Ему было около 18 лет.

Мама. Ольга - наша мама - о ней  подробно написано в разделе “Наша семья”.

Тетя Поля - самая младшая сестра. Жила с семьей в Москве. Она тоже училась в Кишиневском женском еврейском профессиональном  училище и  получила звание подмастерицы, к сожалению, не знаю, по какой специальности. После окончания училища Поля уехала в Одессу, где вышла замуж за Самуила Швиндлермана. У них было три сына: Гриша, Миша и Алик. Дядя Самуил по специальности был ювелиром. Умерла тетя Поля в ночь на 2 мая 1962 года.  Дети тети Поли:

Гриша - инженер-химик. Окончил Московский университет, потом военно-химическую академию. Работал в институте химии Академии наук в Москве. У Гриши в судьбе был интересный поворот, о котором Ада не знала или не хотела писать. Еще служа в химических войсках в первые послевоенные годы, он застрелил офицера, который оскорбил его по национальному вопросу. За это он получил 5 лет, которые отсидел, где-то в Казахстане. Выйдя из заключения, он 3 года не имел права жить в больших городах и, чтобы устроиться в жизни, он женился на Тамаре Филипповой, которая имела возможность помочь ему в устройстве. За эти три года у них родился сын, Алеша. Когда этот срок прошел, он развелся с Тамарой, потому что не любил ее. Позднее, на работе Гриша познакомился с Таней Голенко и женился на ней. Остаток жизни Гриша с Таней прожили душа в душу. Умер Гриша в 1996 году.

Гриша был другом моего детства. Он на несколько лет моложе меня. В трудные годы он воспитывался в нашей семье. Наши мама и папа всегда помогали тем родственникам, которые жили хуже нас и нуждались в помощи.

Миша, средний сын, работал в геологической партии. Жена его Бася (все звали ее Ася). У них две дочери Елена (Эллочка), ровесница Марика и Ира (немного моложе Моника). Вместе с дочерьми и их семьями они с Асей переехали жить в Канаду. Ася вскоре умерла, а Миша еще ряд лет был здоров и продолжал радовать своих дочерей и  внучек.  В 1999-2003 годы Миша  помогал Мите, посылая ему канадское лекарство от диабета, одно из лучших в мире.

Миша ушел из жизни в 2003 году, в возрасте 84 лет.

Алик - младший сын - музыкант-флейтист, работал в военном оркестре. Его жена, Маша инструктор по физкультуре. У них один сын Гоша. Алик умер в 1998 году.

Сыновья маминых родителей:

Дядя Мануил был очень образованным человеком. Образование получил заграницей, главным образом в Германии - инженер-электрик. В тот период, когда наши родители были вынуждены эмигрировать заграницу, очень много помогал им. Обучил папу электромонтерскому делу. Устраивал папу на работу по этой специальности. После революции, живя в России жил со своей матерью (маленькой бабушкой), ухаживал за ней, угождал ее желаниям. Вероятно, по этой причине поздно женился, в 50 лет на Еве Григорьевне Плаксиной. Последние предвоенные годы дядя  Мануил работал преподавателем по математике и черчению. Я очень дружна была с дядей, он был очень интересным и эрудированным человеком. К нему часто обращались за помощью по математике и физике. У них одна дочь - Эрнестина (Эрна), которая после института преподавала физику, а затем перешла на работу в Журнал "Физика в школе", где работает до сего  дня.

Дядя Мануил скончался от тифа во время возвращения из эвакуации в Москву.

Ева работала на канцелярской работе, потом была на пенсии.

Дядя Семен, младший брат мамы, был писателем. Он взял псевдоним "Сибиряков". С 1908 по 1917 он был на каторге за "взрыв на свечной" как член анархо-синдикалистской организации. Он написал несколько книг и рассказов. Семен был очень веселым и общительным человеком, любил жизнь во всех ее проявлениях. Первую свою жену, Лену, он привез из Сибири. У них в 1915 г. родился сын Миша, архитектор. Женат на Эре, у них дочь Даша и внук Дима. Дядя Семен, также как папа и дядя Юлис, в 1937 году был репрессирован и погиб там. Дата его гибели нам неизвестна. Его первая жена, Лена умерла в Ленинграде в 1959 году. Вторая жена дяди Семена, Софья Ивановна работала в газете "Правда". В 1937 году, в марте у них родилась дочь, Аня, которая кончила институт и стала инженером-энергетиком. У Ани двое детей: Петр и Лизавета и двое внуков: Илья и Ольга (от Лизаветы). Митя постоянно имеет контакты с этой семьей. Миша умер в 1996 году.

Дядя Абраша - младший ребенок в семье Браверманов, по специальности  рабочий-переплетчик. У него жена Ида и дети Лёва и Софа. У Левы две девочки близнецы, одну из которых назвали Олей в честь нашей мамы. Позже у него родился сын. Дочь Абраши, Софа работала чертежницей, но оказалась умственно неполноценной. С Абрашей и его детьми мы практически не общались, а узнавали новости через тетю Полю. Сын Абраши, Лёва, при женитьбе сменил фамилию Браверман на фамилию своей жены. Во время одной из поездок в Москву мы с Митей были у него в гостях. С тех пор связи прервались.

Наша семья

После краткого рассказа о наших родственниках я могу уже писать подробнее о родителях, а потом о себе, братьях и вообще о нашей жизни. Конечно это не будет очень связный рассказ, а некое повествование,  в которое могут вкрасться лирические отступления. Пишу я это для членов нашей семьи, поэтому, я надеюсь, они не будут меня строго судить.

В своем написании, я иногда буду делать ссылки на документы.

Наша фамилия, Аникст, была приобретена папой в эмиграции, имевшем до того фамилию дедушки, Гитерман, где ему пришлось приобрести другой паспорт: чтобы скрыться от преследования русской полиции. Некоторые подробности про фамилию приведены в воспоминаниях мамы.

Папа. Начиная писать о папочке, я отсылаю читателя, в первую очередь к статье о нем  в  БСЭ (том 2 стр. 758) первое издание 1926 года. Кроме того, имеет смысл прочитать статью о нем в “Российской еврейской энциклопедии”: издание 2-ое, Российско-Израильского Энциклопедического центра “ЭПОС”, МОСКВА, 1994 год, Том 1 стр. 51.

Мама для меня перечислила следующие папины должности в послереволюционные годы:

Член коллегии Наркомтруда РСФСР

Зам наркома труда РСФСР

Уполномоченный Наркомтруда на Украине

Нарком труда Украины

Член ЦК профсоюза горнорабочих

Член ЦК профсоюза строителей

Член президиума Госплана РСФСР

Зам. председателя Госплана РСФСР

Папа был исключительно хорошим человеком. Высокого роста с теплыми лучистыми карими глазами, светящимися добротой. Там, где появлялся папа, становилось шумно, интересно. Вокруг него всегда группировались люди. Я помню папу уже с лысиной на голове, вокруг которой росли курчавые пышные волосы. Мама говорила, что лысина у папы появилась еще в молодые годы, когда он работал заграницей монтером, всегда в кепке, чтобы не повредить себе. Причиной лысины была видно кепка. Может это и не совсем так, но в семье так считали. Папа был активен во всем. Мама рассказывала, что в молодости он увлекался писанием писем, театром и литературой.

Формальное образование у него было маленькое - 4 класса коммерческого  училища, но он был всесторонне образованным человеком благодаря своей любознательности. И в возрасте сорока лет он продолжал учиться. Были так называемые ФОН`ы - факультеты особого назначения для ответственных работников, на которых обучались партийные и советские деятели, не имевшие высшего образования. Сохранилась зачетная книжка папы.

Еще пару слов о любви к искусству в нашей семье.

Наша "большая" бабушка - мать папы, была исключительно хорошая сердобольная женщина и, хотя была неграмотной, но вполне современная и очень большая театралка. У нее было несколько своих любимых постановок "Царская невеста", "Корсар", "Кармен", и еще несколько других, названия не помню. Она бывало, скажет "Давно я не видела Кармен", как будто идет речь о знакомой женщине. Мы, дети, при этом грешным делом, заливались смехом, так это было забавно. Дедушка не особенно любил зрелища, и бабушка ходила в театр с родителями или с нами, внуками.

В семье рассказывали, что когда однажды в Кишиневе выступала знаменитая актриса Комиссаржевская, то папа, находясь на галерке пришел в такой восторг от ее игры, что кинул на сцену к ней свою шинель так как на цветы не было денег и подчас хождение в театр означало отсутствие обеда.

Папа очень любил политику и был врожденным политическим деятелем. Знание немецкого и французского языков, приобретенное в годы эмиграции, давали ему возможность читать иностранные газеты и журналы, и поэтому он всегда был в курсе всех международных событий. Дома постоянно велись очень интересные беседы на политические темы, в которых, став постарше, принимал участие и Саша. Я очень любила быть немой слушательницей этих домашних бесед, но не могла в них участвовать по молодости. Я думаю, что все это имело воспитательное значение, так как расширяло мой кругозор.

Папа и мама были очень дружны между собой. Я не помню, чтобы между ними когда-нибудь были споры или пререкания. Это была исключительная согласованность, и это благотворно влияло на нас детей. Мы жили большой  дружной семьей: папины родители, бабушка и дедушка, папа, мама, Саша, я, а позднее и Митя. Приходилось еще держать домработницу т.к. мама, как и папа всегда были на работе, а бабушке и дедушке не все было под силу. Много лет у нас служила Дуня Пескова, с которой мы и впоследствии, когда она уже имела свою семью, поддерживали связь, сначала письмами, а позже и встречались как добрые друзья.

Мама. Про маму не имеет смысла здесь писать, потому что незадолго до обработки этого текста Митя издал мамины воспоминания, в которых изложена ее биография практически полностью, даже полнее, чем я бы смогла это сделать.

Перечислю по памяти, где жила наша семья после возвращения в Москву из Павлограда:

1919-1921 на Покровке (не знаю адреса и сколько было комнат)

1921-1923 в гостинице Националь, в полуподвале коммунальная квартира в 4-х комнатах.

1923-1925 тоже в Национале, но на 4 этаже 2 номера по 1 комнате.

1925-1927 на Никольской улице на 3 этаже 2 номера по 2 комнаты.

1927-1938 (март) Леонтьевский пер. д. 9 кв. 2 на 1 этаже 4 комнаты.

1938-1941 (16 октября) Неглинная улица д. 14, кв. 9 на 2 этаже, 1 комната 43 кв. м. у Саши.

Потом была срочная эвакуация и мы очутились в Свердловске.

Эту таблицу я сделала нарочно для себя, чтобы было легче вспоминать все семейные события.

Саша. (Саша, Аня  и Женя)

Еще в годы учебы в ФЗУ, в 17 лет, в 1927 году, Саша познакомился с Аней Беловой, дочерью генерала Белова, бывшего до революции Екатеринбургским градоначальником, который умер еще до революции. Аня жила в Москве со своей мамой и собакой (Доберман-пинчер). Они подружились и стали жить вместе. Аня сыграла определенную роль в образовании Саши. Она увлекла его изучением английского языка, способствовала его успешной учебе. Папа в 1933 году сумел сделать так, что у Саши с Аней появилась собственная комната в коммунальной квартире на Неглинной д. 14, кв. 9.

Летом 1936 года папа купил 3 путевки в Железноводск и мы поехали туда втроем  Саша с Аней и я. Там у нас составилась интересная компания разных возрастов, в том числе дочь Веры Инбер - Жанна Гаузнер. Среди компании был один инженер, который очень хорошо пел итальянские песни. Там я познакомилась с одним молодым человеком, Лешей, с которым вместе мы учились танцевать танго и фокстрот. Он оказался женатым, и наша дружба прекратилась. Кроме того, ведь в Москве я дружила с Хызыром. Саша с Аней уехали из Железноводска раньше срока, что меня очень удивило. От этой поездки осталась памятная фотография на которой мы трое и другие отдыхающие из нашей компании сфотографировались во время экскурсии в Кисловодск. Эта фотография приведена в воспоминаниях мамы.

Когда я вскоре вернулась в Москву, то бабушка мне сообщила, что Саша с Аней разводятся. Я была поражена этим сообщением. Оказалось, что Аня увлеклась одним взрослым мужчиной, "отторгла" его от семьи и вскоре уехала с ним в Австрию, где он работал в нашем торгпредстве. Знаю, что Саша очень переживал этот разрыв.

После развода с Аней Беловой в 1936 году. Саша очень погоревал, но его друг Миша Заблудовский предложил ему познакомиться с сестрой его жены, Аллы, Женей, работавшей на Алтае геологом. Саша согласился. Женя приехала в Москву, они познакомились и вскоре поженились.

Жена Саши Женя Бехли оказалась замечательным человеком. Она сыграла большую роль в творческой жизни Саши. По специальности геолог, она поступила учиться в Литературный институт, а затем на курсы чешского языка и стала переводчицей.

Несколько слов о семье Жени.

Их было три сестры. Старшая, Валя Алтайская была литератором. В те годы она преподавала в Свердловском университете и там стала кандидатом наук (диссертация о Денисе Давыдове). Последние годы преподавал в Ужгороде, где скончалась от тяжелой болезни. В Киеве у нее жил сын-физик.

Младшая сестра Жени, Алла Заблудовская, жена Сашиного друга Миши, погибшего на фронте в первый год войны, была химиком, впоследствии доктором наук. Специальность - тропические растения. Ее дочь Елена (Лёка) - филолог.

Интересно, что эти три сестры были дочерьми очень простой, но очень замечательной, женщины Евдокии Ильиничны. Она была горничной в богатой семье Бехли и стала женой их сына. Во время революции семья покинула Россию, но ее с собой не взяла. Она осталась одна с тремя детьми в Сибири и сама вырастила их.

Наши дачи. Примерно с 1925 года (мне 10 лет). мы каждое лето выезжали на дачу. Два лета мы жили на ст. Клязьма Ярославской ж.д., а потом все время до 1936 года на станции Тарасовка той же дороги. Там мы снимали целую дачу по контракту, заключенному с Гос.дачным трестом. С этой дачей было связано много хороших воспоминаний и в тексте тетрадей дача в Тарасовке вспоминается несколько раз.

В Тарасовке последний раз мы летом жили в 1936 году, а в 1937 году мы уже жили на ст. Правда, где папа отстроил полдачи, как член дачного кооператива Госплана РСФСР, где он работал.

Митя.12 сентября 1927 года в семье произошло большое событие - родился наш младший брат, Митя. Родился он не по плану, а на две недели раньше  срока. Все это случилось на даче, в Тарасовке. Погода стояла хорошая, и мы еще полностью не перебрались в город (хотя учеба уже началась, но это было в субботу или в воскресенье и я тоже была на даче).

Мамочка находилась в декретном отпуске (ей был уже 41 год), у нее было прекрасное настроение, она много пела, чинила, шила. Днем, когда она сидела в саду на матерчатом шезлонге, сделанным  дедушкой, полотно шезлонга не выдержало маминой тяжести, треснуло, и мама провалилась на траву. Это обстоятельство послужило причиной ускоренных родов. Ночью у мамы начались схватки, папа помчался на станцию Болшево за врачом, Саша в аптеку за сулемой. Интересный факт: Саша велел бабушке зажечь все керосинки (все равно надо было кипятить воду) на кухне, а мне велел находиться в комнате за кухней, чтобы я не слышала, как мама будет кричать - чтобы у меня не появилось страха от родов.

На соседней станции (Болшево) папа разыскал пожилую акушерку, которая еще до революции окончила курсы, но уже несколько лет не практиковала. Папа ее уговорил, и она взялась принимать роды.

Мама вела себя очень спокойно. Она командовала бабушке и акушерке что и как надо делать (ведь у нее уже был опыт двух родов), те слушались. Может быть, поэтому она не имела времени особенно кричать. Потом папа привез врача, когда уже роды совершились, и тот оформил факт родов. Так как врач был из аптечного пункта станции Болшево (других видно в окрестности папа не нашел или их не было), в метрике Мити так и было написано: "Станция Болшево".

Имя Мите дали в честь Дмитрия Фурманова, умершего за год до этого, с которым, и его женой, Наей, мама и папа дружили в последние годы. Ная дожила до 1945 года и в последние годы жизни была директором Театрального института в Москве.

Один раз и я была в гостях у Фурмановых, с родителями и мне запомнился обрывок разговора. Папа говорил, что мы дети не знаем теперь никаких трудностей, учимся, сыты, одеты, а мол, папа и др. в наши годы ходили в рваных ботинках в школу и мы (дети) должны это понимать. Фурманов спорил, что мол, хорошо, что мы дети не знаем всего этого, для того, мол, отцы и добивались новой жизни и не надо омрачать наше детство такими  нравоучениями. Я в душе была на стороне Фурманова. Видимо это присуще детству - принимать за должное все, так как оно и есть. В старшем возрасте, конечно, можно и сравнивать, а тогда мне было лет 10 или 11.

С появлением Мити жизнь нашей семьи изменилась, Все внимание было теперь сосредоточено на нем. Бабушка и дедушка в нем души не чаяли. Мама и папа старались уделить ему как можно больше времени, хотя для них, работавших на ответственных постах, это было непросто: так как тогда ответственные работники работали с раннего утра и до позднего вечера. В воспоминаниях мамы о Крупской, с которой она непосредственно работала в эти годы, есть эпизод, когда при подготовке к какому-то совещанию Надежда Константиновна послала маму домой, кормить Митю и сказала: “этот президиум ждать не может...”

Я уже училась в 5-ом классе и, увлеченная своими интересами, в первые годы его жизни уделяла ему мало времени.

В последующие годы, когда Митя подрос, и, особенно после катастрофы, мы с Митей шли по жизни вместе.

Мои одноклассники. Здесь мне хочется перечислить своих одноклассников с которыми я дружила или вместе училась в школьные годы:

Норман Бородин - сын видного советского деятеля, Михаила Марковича Бородина, работавшего советником в Китае. До Китая жили в Америке. Хорошо знал Английский язык. Впоследствии стал работником в Органах, потом журналистом международником. Скончался в 1974 году, как будто утонул.

Павел Войков - сын нашего посла в Польше, убитого Ковердой. Других сведений не имею.

Муля Зисманов - очень спокойный парень. Играл на скрипке, впоследствии стал партийным работником в Перми.

Леша Петропавловский - сын старых большевиков. Окончил военную Академию. Воевал. Достиг больших чинов, имел много наград. После войны был преподавателем механики. Скончался в 1951 году от рака поджелудочной железы.

Лиза Равкина - моя лучшая, близкая подруга. Старше меня на 1,5 года. После школы окончила техникум по огнеупорным стройматериалам. Работала в разных институтах. Её муж - Миша Котликов был партийным работником в Москве на автозаводе, а во время войны, в эвакуации, на автозаводе в Миассе Челябинской области. У них двое детей Игорь (Гарик) и Ирочка. Младший брат, Лизы, Виктор, ровесник Мити и с ним впоследствии дружил. Отец пострадал в годы культа, но потом вернулся. Лиза умерла в 1957 году от рака груди. Во время одного из отпусков в 40-ые годы я гостила у них в Миассе, но об этом подробнее в свое время.

Детство

Всегда интересно припомнить, с какого возраста ты помнишь себя.

Первым у меня осталось такое воспоминание: Мне 5 или 6 лет. Я сижу с Марией  Давыдовной, она меня учит писать, и я пишу письмо папе, который уехал куда-то в командировку.

Второе детское воспоминание. В воскресенье утром я бегу из нашей комнаты к маме и папе - полежать в постели (Мы тогда жили в "Национале" в разных номерах, мне было 6 или 7 лет), а на пороге я падаю на железный коврик и рассекаю себе подбородок в кровь, плач, слезы... Шрам остался на всю жизнь.

Третье воспоминание: мой кукольный уголок в столовой на полу. (гостиница "Националь". полуподвальная квартира) Приходит дядя Мануил, приносит какие-то игрушки для меня.

Четвертое воспоминание: Саша с товарищами на полу играют в марки. Я подхожу и сдуваю. Он сердится и дерет меня (единственный раз в жизни) я зову на помощь бабушку и дедушку.

Пятое воспоминание: Мне уже 8 лет. Узнаю, что скончался Ленин, очень взволнована и думаю, как теперь будет вообще? Решаю, что каждый должен быть серьезным и самостоятельным. Первый раз сама убираю свою постель и дальше я всегда это делала сама. Мама ведет меня с собой в Колонный зал Дома Союзов, на улице морозище, жгут костры. Папа где-то очень занят в связи с делами по похоронам. Узнаю, что на папину долю выпала честь нести гроб Ленина часть пути к мавзолею. Становлюсь серьезней - думаю...

Еще помню, что некоторое время дедушка (ах, милый мой дед...) водил меня в детский садик, который находился на 4 этаже гостиницы "Метрополь".

Несмотря на наличие дедушки, и бабушки Мама всем нам пыталась дать общественное воспитание. В садик я проходила недолго, заболела, и старички восстали против садика. Они оба очень нас с Сашей любили, но ко мне, как мне кажется, дедушка питал особые чувства, так как еще в Цюрихе, когда мне было полгода и мама заболела и не могла меня кормить, он доставал бутылочки с молоком и кормил меня из соски, так что считал себя "кормильцем".

В школу я пошла с 7 лет.

Наша школа № 5 находилась в Крестовоздвиженском переулке (это между б. Воздвиженской и Знаменской улицами). Школа размещалась в доме какого-то вельможи. В 1812 году, когда Французы были в Москве, в этом доме находился штаб наполеоновских войск.

Когда мама первый раз повела меня в школу, там нужно было выдержать какой-то экзамен: детей вызывали, показывали какие-то картинки, беседовали. В общем, меня приняли, и я была счастлива. Саша уже ходил в эту школу в 6 класс. По утрам мы вместе с ним ходили в школу, и я была очень рада, что у меня есть защитник. Иногда меня провожал дедушка, а когда мы переехали на Никольскую, то я уже сама ездила в школу на трамвае. В учебе мне помогала Мария Давыдовна.

В начале 1923 года папа, а затем и мама поехали работать в Харьков. Некоторое время спустя, в конце лета 1923 года, дядя Мануил со мной и с Сашей поехали туда. Мне запомнились детали этого путешествия, тем более, что это была первая моя сознательная поездка. Дядя Мануил был очень добрый и веселый человек. По дороге он рассказывал нам всякие интересные истории и мы с Сашей млели от восторга. Он рассказал, что есть мужики, которые делают какие-то крючки, с помощью которых они залезают на крышу и оттуда этими крючками, просунув их в открытые окна, выуживают чемоданы с верхних полок. Это было жутковато, но интересно, а говорилось для того, чтобы мы не просили открывать окна.

В Харькове родители устроили нам замечательную встречу: детский настольный самоварчик дымился на столике с детским чайным сервизом. Квартира была большая, (папа работал Наркомом труда Украины) и мне запомнился большой диван с зеркальцем наверху. Все было, как в сказке, только в душе осталось большое сожаление, что дедушка и бабушка остались в Москве. Было ясно, что это временно, так как родители вскоре должны были вернуться в Москву.

Саша вскоре вернулся в Москву вместе с дядей Мануилом, а я осталась там и пошла там во 2-ой класс школы. Занятия велись на русском языке, а украинский был как предмет. Школа была далеко от дома и меня провожала девушка Феля, которая временно жила у нас. Иногда меня подвозил извозчик, который возил маму на работу, или прикрепленная к папе машина.

Когда мои соученики увидели, что я подъезжаю к школе с таким шиком, меня стали дразнить "буржуйкой". Тогда я решила принять меры предосторожности и слезала с транспорта за углом, чтобы никто не видел.

О периоде пребывания в Харькове у меня сохранились очень хорошие воспоминания. Как-то в выходной, когда еще Саша не уехал, папа разбудил нас рано утром, а надо сказать, что мы с Сашей были любителями поспать по утрам, и велел срочно одеваться, так как мы пойдем фотографироваться. Сделанная там семейная фотография - папа, мама, Саша и я - одна из лучших в нашем архиве.

К концу 1923 года мы вернулись в Москву. Это подтверждается фактом, что мы присутствовали в январе 1924 года на похоронах В. И. Ленина.

До 4 класса в школе я была очень тихой девочкой. Особого рвенья в учебе не проявляла. С 4-го класса во мне проявилась какая-то активность, которая выражалась главным образом в болтливости. За разговоры во время урока мне делали замечания и записывали в журнал. Я побила рекорд по количеству замечаний в 4-ом классе и почему-то очень этим гордилась. Когда появилась мода ходить в гетрах с голыми коленками, я тоже ей последовала.

Из периода этих лет у меня осталось яркое воспоминание о "Крымской колонии". В 1924 году еще не было массовых организаций пионерских отрядов. Некоторые школы на летние каникулы вывозили детей в дачные места или на юг. И вот, наша 5-ая московская школа организовала в Алупке на летние каникулы школьную колонию. Туда отправили и нас с Сашей. Первый раз я была на море, нас водили на экскурсии, было очень интересно.

В какой-то соседний санаторий приехала мама на отдых, В один из дней она навестила нас в колонии. Помню, я расплакалась, прощаясь с мамой, а вскоре мы куда-то ходили строем и пели "слезами залит мир безбрежный, вся наша жизнь тяжелый труд... " и я действительно заливалась слезами,  оплакивая  расставание  с  мамой.

Мама продолжала находиться в санатории, и когда кончился срок нашего пребывания в этой колонии, забрала нас с Сашей и все вместе мы вернулись в Москву.

Первые годы учебы в школе я дружила с Лёлей Ногиной (дочерью Ногина, известного советского деятеля) и Ниной Подвойской (дочерью также известного революционера). Их семьи жили в Кремле и я несколько раз была у них. У Лёли был старший брат, который смешил нас всякими выходками.

Впоследствии Леля стала химиком и была знакома с моим двоюродным братом Гришей Швиндлерманом, который тоже был химиком. С ней я больше не встречалась.

С Ниной Подвойской мне пришлось списаться уже в 1973 году. Она стала женой сына Я. М. Свердлова и приезжала в Свердловск на празднование 250 летия города. В числе прочих экскурсий, она побыла на заводе "Пластмасс", что запечатлено на снимках в альбоме № 3.

Кроме того я в детстве дружила с детьми из семьи Беленьких (родители - старые большевики), которые жили в гостинице "Метрополь". Их сын Яша одно время учился в одном классе со мной. Впоследствии он стал артистом и кинодублером. В частности, дублировал Радж Капура в фильме "Бродяга". Его старшая сестра Миля была приятельницей моего брата Саши, и у них были очень теплые отношения. К сожалению, с этой семьей мы потеряли связь очень давно, причиной этого стало, скорей всего то, что их обвинили в троцкизме и их дальнейшая судьба мне известна.

11-ти лет я вступила в пионерскую организацию. Около дома, где мы жили на Никольской, находился ЦК профсоюза строителей, к которому папа имел отношение (он там работал в каком-то качестве). В то время в пионеры принимали в отряды, организованные при учреждениях или заводах. Там был клуб со сценой и нас, несколько ребят, торжественно приняли в члены организации. Вскоре я перевелась в пионерскую организацию при Наркомпросе, где работала мама, и которая находилась на Чистых прудах.

Там я проявила активность. Сборы проводились в вечерние часы, после школы. Выпускались стенгазеты, занимались с малограмотными работниками Наркомпроса. На сборах было всегда очень интересно, и мы с удовольствием туда ходили раз или два в неделю. Это был совсем другой коллектив, чем в школе, и мне казалось, что ребята из пионеротряда интереснее, чем школьные.

Из друзей этого периода до сих пор я поддерживаю связь с Симой Писецкой, (Гашичевой), которая одно время жила у своей тети на квартире вместе с сестрой Мейера (мужа Эсточки). Еще я дружила с Лидой и Мусей Виленскими, (отец был деятелем советской власти), семья которых также пострадала в  1937 году.

Еще одно воспоминанье тех лет, связанное с Симой Писецкой. Когда мы из пионеров были приняты в комсомол, я стала зам. пионервожатой и мы с Симой поехали в пионерлагерь, где было довольно интересно, но голодновато. Там одна девочка заболела от солнечного удара, и нам с Симой было поручено увезти ее в Москву, в больницу. Впоследствии оказалось, что эта девочка, Вера Жакова, была знакома с Горьким и писала стихи. О ней упомянул в своей книге о Горьком его литературный сотрудник Шпак.

Устроив девочку в больницу, мы с Симой поехали к нам на дачу, в Тарасовку, где денек отдохнули, утолили постоянный голод лагеря и вернулись в лагерь, где пробыли до конца срока. Лагерь был размещен в каком-то хорошем особняке, переделанном под школу, а летом становившийся пионерлагерем.

У мамы был хороший музыкальный слух, она любила петь. У папы слуха не было, но он очень любил оперную и балетную музыку.

Еще в Харькове мама решила проверить мои музыкальные способности у одного видного музыканта, Шора (участника трио Шор, Пинке, Крейн). Он сказал, что у меня хорошие способности и к игре и к пению. После такого заключения нас решили учить игре на пианино. На Никольской пианино брали напрокат, на Леонтьевском у нас стояло пианино Гиршфельдов, уехавших в Париж на работу в постпредстве.

Пока я училась дома, то достигла, как мне казалось, некоторого успеха: я уже играла некоторые вещи, в том числе вальс из "Ромео и Джульетты".

Потом я поступила в музыкальный техникум имени Скрябина. В техникуме оказалось, что все, что я учила дома - неверно, и меня начали учить сначала и по-другому: гаммы. Мне это все не понравилось, я плохо готовила уроки, а учительница была строгая и иногда стукнет по рукам, если я неправильно играю. На меня это ужасно действовало. Я потихоньку плакала.

Моя активная пионерская деятельность плохо повлияла на мои музыкальные занятия. Увлеченная пионерскими делами я уделяла мало времени на музыкальные занятия и на учебу в школе, и я ушла из техникума. Родители были очень недовольны, но я была тверда и упряма. Потом, в студенческие годы, учась на 2-ом курсе я очень жалела и вновь стала заниматься дома, ходила на занятия к сестре тети Евы (жены дяди Мануила), Софье Григорьевне но позанимавшись какое-то время бросила так как не хватало времени, а потом наступил 1937 год, пианино не стало, и на этом  закончилось  мое  музыкальное  образование.

Школьные годы

Хочу рассказать о некоторых интересных знакомствах.

Когда я была пионеркой, в Наркомпросе мне посчастливилось познакомиться с такими известными людьми,   как   нарком   просвещения   А.  В.  Луначарский,  Н. К. Крупской,  О. Ю. Шмидтом. Меня знакомила с ними мама так как в разное время, она работала под руководством этих выдающихся людей. С семьей О. Ю. Шмидта наши родители дружили и бывали у них. Однажды и меня взяли с собой.

Луначарский и Крупская иногда выступали на наших торжественных пионерских сборах где-то в подвальном помещении Наркомпроса, отведенном под клуб.

Здесь необходимо рассказать, что в пятом классе я училась два раза. В первый раз я серьезно и часто болела ангиной, и врачи порекомендовали родителям удалить у меня гланды. Мне тогда было 12 лет и жили мы еще на Никольской улице. Папа привез меня в какую-то больницу, где довольно быстро мне сделали эту операцию. После этого дома меня положили в постель и целую неделю кормили мороженым. Это было в конце зимы или в начале весны. Я много занятий пропустила в школе, так как не скоро оправилась от операции, и родители решили оставить меня на 2-ой год. Я сначала не хотела, но потом поняла, что мне трудно будет догнать, тем более, что у меня были нелады с биологией.

И вот, когда я вторично стала учиться в пятом классе, наступил "расцвет" моей школьной жизни. Я стала хорошо учиться. Любимыми стали три предмета: математика, география и литература.

Из учителей мне запомнились: учитель математики Александр Александрович, учитель географии Павел Иванович, учительница литературы Рузанна Михайловна (армянского происхождения), учительница биологии Александра Зосимовна, которой много поколений школьников дали прозвище "коза". Только позднее я поняла, что это было нехорошо. Из математики я особенно увлекалась алгеброй. Геометрия мне давалась хуже. География меня привлекала фантазией о возможных путешествиях. Учитель старался заинтересовать нас. Помню, мне было поручено, сделать альбом о Франции по вырезкам из газет и журналов и я с удовольствием его делала. В те годы во Франции очень часто менялось правительство, меня тогда это очень заинтересовало и даже поразило. Я спрашивала родителей и Сашу, который интересовался историей Французской революции 1789 года и много читал об этом. Работа над этим альбомом положила начало моему интересу к политическим международным делам. Мой альбом, вместе с альбомами других школьников, попал  на школьную выставку.

Очень любила я занятия по литературе, которые проводила Рузанна Михайловна. Кстати, она также была и учителем Саши по литературе. Ее занятия были очень занимательны. Сочинения иногда задавали на дом, а иногда писали в классе (видимо контрольные). Могу сказать, что в 5(втором) и в 6 классе мои сочинения были одни из лучших в нашем классе.

До операции, т.е. до оставления в 5 классе на второй год, я училась в группе (тогда классы назывались группами), в которой главенствовала одна выдающаяся по успеваемости девочка: Наташа Гуховская. Она была дочерью нашего посла в Эстонии в 1920 году. В это время его уже не было в живых. судьба его мне осталась неизвестной. Наташа прекрасно училась по всем предметам. Думали, что из нее получится что-то выдающееся, но впоследствии она закончила ИН-ЯЗ по немецкому языку и очень молодой вышла замуж за рабочего, с которым вскоре развелась, а второй раз вышла замуж за старшего сына М. И. Калинина, имела двух дочерей. Наташа дружила с Ирой Светловой, дочерью одного из авторов первого советского учебника политграмоты (Бердников и Светлов) и Лизой Равкиной. Это была закадычная "троица". Я же дружила только с Лизой Равкиной. Когда я осталась на второй год, в 5 классе мы с Лизой реже встречались, но в 6-ом классе она тоже осталась на 2-ой год и мы вновь оказались в одном классе.

Вспоминаю, что один раз была задана тема по Фантастике. Писали дома. Я написала сочинение: "Синии люди" (хотя надо было писать "синие", но я написала "синии" чтобы подчеркнуть синеву моих людей, и объяснила это учительнице, чтобы она не сочла это ошибкой. Время действия 1945 год (дело было в 6-ом классе, т.е. в 1928 году), что казалось мне очень далеким временем. Люди без волос, мужчины и женщины одеты одинаково в каких-то туниках, питаются таблетками, говорят о высоких материях, детей нет, остальное не помню. Отметка была "оч.хор".

Вспоминаю, что тогда очень поощрялась само-стоятельность. В школе была организована "Красная блуза". Каждый участник должен был быть в такой блузе, сшитой самим или в мастерской. Я тоже одно время участвовала в этих выступлениях. Сочиняли частушки (с помощью учителя литературы) на школьные темы и пели под аккомпанимент учителя пения: "Пред вами блуза красная из школы номер пять, работаем все дружно мы, работаем на ять" - это было вступление, а потом шли тематические частушки. Мама сама сшила мне красную блузу, несмотря на свою занятость - она очень любила шить.

Кульминационным моментом школьной жизни в 5-6 классах было коллективное сочинение пьесы на антирелигиозную тему. Эта идея принадлежала мне. Вначале я написала первое действие и пригласила нескольких ребят домой и прочитала им. Предложила дальше продолжить вместе, всем понравилось. Стали писать, собирались после уроков у меня на Леонтьевском дома. Потом показали Рузанне Михайловне. Она кое-что подправила и одобрила. Содержание такое: У одной работницы более маленький ребенок. Она обращается к священнику, чтобы он окрестил ребенка. После крещения ребенок еще хуже болеет. Узнают об этом комсомольцы завода, где работает женщина. Они приводят врача, который вылечивает ребенка. Я играла роль главной комсомолки Лены. Соавторами и другими актерами были: Лиза Равкина, Норман Бородин, Павел Войков, Муля Зисманов, Леша Петропавловский.

В это время, когда в школе шло увлечение пьесой, и сложилась дружеская компания из участников этой пьесы, мои пионерские дела в Наркомпросе были отставлены на второй план. Учебные дела - тоже.

В процессе творения пьесы мы с ребятами ходили в церьковь, которая находилась на Арбатской площади, где теперь старое метро, а рядом был Арбатский рынок (Сейчас это даже трудно себе представить). Хотели понять религиозную обстановку. В церкви мне уже приходилось бывать несколько раз. На даче, в Тарасовке была очень красивая небольшая церьковь около леса и кладбище. Мы с ребятами как-то ходили смотреть на венчание.

После нескольких репетиций, под новый год, было "дано представление" (очевидно против религиозного отмечания рождества). Был школьный вечер, на который пришли наши родители. Из моих была мама. Успех был большой. И учителя и мы остались очень довольными.

В это время в нашем классе некоторое время был клуб интернациональной дружбы, но подробностей я уже не помню (запись от апреля 1985 г).

При переходе в 7-ой класс нашу школу расформировали. После 5-ой школы многие ребята перешли в МОПШКу (Московскую опытно-показательную школу), куда перешла и я.

В 7 классе мы учились вместе с Лизой Равкиной. Лиза была уже комсомолкой, а я еще пионеркой в отряде Наркомпроса. В 7 классе был случай, когда один мальчик назвал кого-то из учеников "жидом". Так как это было в классе, был наначен общественный суд, на котором мне была поручена роль адвоката. Предварительно я сходила в дом мальчика, чтобы  выяснить семейную обстановку. На суде я сказала защитное слово, что нельзя полностью винить мальчика, так как его плохо воспитали в семье. Сохранилась фотография нашего 7-го класса. Еще помню, что нас с Лизой называли "черная" и "рыжая".

В то время почти все школы стали 7-летками, после окончания, которых многие ребята, в том числе и я, шли в школы ФЗУ (Фабрично-заводского ученичества). Окончив 7-ой класс, я пошла на биржу труда, и мне дали направление в школу ФЗУ при Электрозаводе. Я поступила туда, училась и работала учеником слесаря. Делали молотки и начали делать кронциркули. От училища остались кое-какие воспоминания: гордость при получении первой зарплаты в конверте и занятия по военному делу, к которому я неожиданно проявила большой интерес. Многие ребята, в том числе Леша Петропавловский тоже им увлекались.

До электрозавода, где находилось училище, было далеко ездить, приходилось рано вставать. Я переутомилась и заболела. Проучилась я в этом ФЗУ около года. Весной 1932 года папа устроил меня и маму в подмосковный санаторий "Узкое", где я была вместе с мамой месяц. Мама тоже была после болезни. В Узком мы познакомились с несколькими интересными людьми. Самым интересным было знакомство с Татьяной Львовной Щепкиной-Куперник.

Осенью 1932 года я поступила учиться на Рабфак при МГУ. Нужно было получить полное среднее образование. Там проучилась 2 года. Взялась за ум, усердно занималась. Дядя Мануил помогал мне. Он был инженером-электриком и в те годы преподавал в техникуме и в каком-то институте черчение и физику.

Выпускные экзамены на рабфаке были как бы приемными в МГУ. Я решила поступить на мехмат. Моему увлечению математикой очень способствовал преподаватель математики на рабфаке Константин Иванович. Это был старый учитель, фанатично увлеченный своим предметом. Он очень интересно проводил свои занятия. Еще запомнились учителя литературы и химии. Учитель литературы скончался в период нашей учебы, и я участвовала в его похоронах и впервые попала в крематорий.

Учитель химии проводил очень интересные уроки, но был эпилептиком и однажды на уроке с ним случился припадок. Это было очень неприятно. Мы ему потом помогли и отвезли домой. Одна наша ученица, Женя Шкловская, (родственница известного литератора Виктора Шкловского) влюбилась в него и впоследствии вышла за него замуж. К сожалению, во время войны он скончался в психиатрической больнице.

Надо отметить, что преподавательский состав рабфака был очень хороший. и за два года мы получили подготовку в полном объеме средней школы. Рабфак был вообще-то трехгодичный. Я поступила на 2-ой курс, так как окончила семилетку, а вот моя подруга Шура Борисова, которая кончила до рабфака  только двухклассную школу, поступила на 1 курс на год раньше меня, и проучилась три года, но заканчивали рабфак мы вместе.

После успешного окончания рабфака меня наградили путевкой в Крым. Впервые меня отпустили в самостоятельную поездку. Там я познакомилась группой ребят из Института Стали, с которыми мы потом даже встречались  и один раз я пригласила их к нам на дачу в Тарасовку. Это было летом 1933 года. Тем же летом мы с папой поехали в Сочи, но жили в разных санаториях (папа в "Фрунзе", я - в "Светлане"). Летом 1934 года я тоже ездила с папой в Сочи. Он опять жил в санатории "Фрунзе", а я чуть подальше от Сочи, в санатории им. Ленина. Это были незабываемые дни, счастливые, полные солнца и радости.

В итоге, после экзаменов, в сентябре 1934 года я поступила в МГУ на механико-математический факультет.

Учеба в МГУ

За учебу я взялась серьезно. Условия жизни у меня были замечательными. У нас была 4-х комнатная квартира в Леонтьевском переулке (д. 9 кв. 2) на 1-ом этаже двухэтажного особняка напротив дома Станиславского. Это была ведомственная совнаркомовская жилплощадь. Во дворе было еще 2 дома. В этих домах жило несколько ответственных работников, в том числе Лежава, управделами совнаркома Горбунов, профсоюзный работник Баженов, университетский преподаватель аэродинамики Космодемьянский Аркадий Александрович, жена которого училась на химфаке МГУ.

Начало учебы на мехмате было очень трудным, но интересным. Лекции читались доступно. По математическому анализу лекции читал Лаврентьев Михаил Александрович, впоследствии ставший президентом Новосибирского филиала Академии Наук. Семинары по мат. анализу вела Слуцкая, происходившая из семьи потомственных математиков. Теоре-тическую механику читал известный профессор Николай Николаевич Бухгольц.

У меня была отдельная комната, где имелись все условия для успешных занятий. Незадолго до этого Саша, с которым мы вместе жили в этой комнате, переехал в свою комнату в коммунальной квартире на Неглинной улице. Митя жил с бабушкой в соседней комнате, дедушка умер уже в этой квартире в 1929 году, в большой комнате жил папа, а мама в маленькой. В квартире была большая кухня, ванная комната, туалет.

План квартиры на Леонтьевском:

|    палисадник перед окнами квартиры с забором

¦Комната  Большая комната  Комната, где жил   Моя

¦ Мамы      где жил Папа  ¦ Митя с бабушкой   ком-

+--------                 ¦                   ната

            ***              Коридор

*** Пока дедушка был жив ¦ Туалет

здесь стояла его кровать

и он жил в этой комнате  ¦ Ванная   ¦   вход

вместе с Папой. На этой  ¦ комната

кровати он и умер.

                          ¦    Кухня

Первые два года занятия курса были общие, а с 3-го курса группы разбились на математиков и механиков. Меня выбрали комсоргом группы. Мы быстро подружились с Басей Бляхман и Шурой Борисовой. Бася жила в общежитии, которое вначале находилось около МХАТа, а потом его перевели в Сокольники на Стромынку. Шура была старше нас на 8 лет и замужем. Ее муж - журналист Буткевич. У них была маленькая дочь Клара. Жили они около университета в Грановском переулке, в доме, где жило много ответственных работников. С ними жила мать мужа, Мария Михайловна. В том же доме жили из знакомых нашей семьи О. Ю. Шмидт, Бородины, Гуховские, Астерманы.

Так как Шура жила близко от МГУ, мы с Басей часто заходили к ней домой. Мы с Шурой вели общий дневник студенческих дел, который, к сожалению, потом пропал. Состав студентов был очень интересным и разнообразным. Наш набор был одним из первых, когда студентами стали рабочие и крестьяне. Среди студентов были, например, такие, как Ваня Бежаев, которого мы называли "Ломоносовым". Он приехал в Москву в лаптях и впервые попал на железную дорогу. По национальности он был, скорей всего, удмурт. Потом он стал генералом. Было много ребят с Кавказа, которых называли тогда "нацмены" (национальные меньшинства). В нашей группе было несколько карачаевцев, в том числе Хызыр Байгоров с которым мы подружились - он был парторгом, а я комсоргом группы.

В первый год учебы, кроме основных занятий, мы ходили слушать популярные лекции по математике. Их читал известный профессор Иван Иванович Лузин, по учебнику которого мы учились.

В 1935 году мама решила отметить мое 20-летие и я пригласила ребят из группы. Мама сделала напиток из фруктов, налила его в графин и привесила записку: "Вино с печатью парторга". Все очень смеялись.

Училась я прилично, но меня всегда тянуло к гуманитарным наукам. На 2-ом курсе я получила двойку по вариационному исчислению, у известного профессора Люстерника. Ужасно переживала, даже похудела. Потом пересдала на тройку. В этот момент я решила, что надо переходить на исторический факультет. Когда я сказала об этом родителям, они не согласились. Особенно папа. Он сказал, что надо иметь техническую специальность - это важно и для страны и для жизни. Хватит того, что Саша гуманитарий, но он очень одаренный, а ты - еще неизвестно, сможешь ли ты идти по такому пути. И еще ведь придется потерять еще два года - надо будет поступать на 1 курс, да еще можешь и не сдать при поступлении. В общем папа был категорически против и я сдалась. Втянулась в учебу, некоторые предметы мне хорошо давались, Увлеклась общественной работой, работала комсоргом группы, а потом членом бюро по политучебе.

В это же время (на 2-ом курсе) в университете было организовано "движение" студенты-армии. Мы шефствовали над какой-то воинской частью, занимались сдачей экзамена по стрельбе на звание "Ворошиловский стрелок", Кто-то из нас проводил с красноармейцами занятия по математике, а нам предложили поучиться ездить верхом в манеже. Я тоже стала учиться верховой езде. Оказалось, что это очень трудно. Мне вспомнилось, что когда у нас на даче в Тарасовке один год жили Бородины (1929 или 30 год) сам Михаил Маркович брал в Мамонтовке лошадь и катался. Мне это казалось несбыточной мечтой, а теперь я сама сидела верхом. Это было замечательное ощущение.

В это время (2-ой курс, 1935-1936 уч. год) Мама стала дома изучать английский язык. Хорошо помню этого учителя. Красивый грузин или армянин. Мама попросила его позаниматься со мной. До этого мы с Сашей немного поучились  с Сашиной первой женой, Аней, которая училась в ИНЯЗе. Тогда в школах ив институтах в основном учили немецкий. Мне очень нравился английский, который оказался легче немецкого. Изучение языков мне нравилось. Когда я пошла работать после МГУ на заводе и в Свердловске во время войны и после, я занималась английским языком, но, видимо, неорганизованность и недостаток времени помешали мне достичь в этом успеха.

Таким образом, будучи студенткой я получала "светское" образование: Музыка, язык, верховая езда. Был расцвет жизни. Кто знал, что скоро наступят  черные дни.

Катастрофа.

Летом 1937 года мы уже жили на новой даче в Правде. По сравнению с одноэтажной дачей в Тарасовке здеcь было намного шикарней: два этажа, летняя кухня, кругом густой девственный лес. В Тарасовке были обжитые  места, кругом дачи.

В Москве было уже неспокойно. Шли аресты ответственных работников. У папы начались неприятности. В августе 1937 года его сняли с должности зам председателя Госплана РСФСР и вскоре исключили из партии за ошибки в планировании и чуть ли не во вредительстве. Помню, что он говорил, ну что же, придется теперь поработать по своей специальности электромонтером. Тов. Андреев вроде бы помог ему устроиться на сельхозвыставку. Папа ездил туда оформляться.

Один раз в это время мы беседовали с папой и он мне сказал, что чтобы с ним не случилось, мы не должны думать о нем плохо. Он ни в чем не виноват. Потом все должно уладиться.

Почти всех знакомых уже "забрали". Мы вернулись с дачи в тревожном состоянии. Митя исключительно хорошо учился в школе (3 класс). В этом отношении и Саша, и я ему уступали, так как в этом возрасте учились средне.

Накануне жуткого события мне приснился "вещий" сон, как папу "забирают" и в следующую ночь, на 2-ое ноября в 2-3 часа ночи раздался зловещий звонок. Накануне, в тот же день Митю приняли в пионеры.

Не помню, кто открыл дверь. Вошли двое с дворником нашего двора, предъявили ордер на арест, подписанный зам наркома внутренних дел. Начался обыск. Забрали папин личный дневник, фотоальбомы, письмо мое Жоржу Гафту с его свидетельством о рождении (это был сын одного сотрудника нашего торгпредства в Швейцарии, который жил в общежитии). Сказали, чтобы мы забрали вещи, которые нам нужны из двух комнат (столовая и мамина комната) и опечатали эти комнаты. Мама собрала для папы немного вещей в маленький чемоданчик. Папа попрощался с нами, сказал, что это недоразумение и все должно выясниться. Его увезли на машине. С тех пор мы никогда его больше не видели.

Горе наше было безграничным. Я, мама, бабушка плакали, а Мите сказали, что папа скоро вернется. Утром пришел Саша и нас утешал. Вскоре мы разыскали местонахождение папы: Лефортовская военная тюрьма. Можно было делать передачу 25 рублей ежемесячно. Что мы и делали в ноябре, декабре, январе и феврале, а в марте уже не приняли.

Это означало, что вынесен приговор, и папа куда-то переведен. После того, как папу арестовали, маму сняли с работы, исключили из партии.  Она  получила  направление на работу в контору "Музпрокат". 28 марта пришли за мамой. Мама уже была готова к этому. Она знала, что ее ожидает судьба "члена семьи изменников родины" Лично ей никаких обвинений не предъявляли. Когда на допросах от нее требовали признания, что папа "враг народа" она категорически не соглашалась с этим. За это несогласие она получила 8 лет исправительно-трудовых лагерей по решению, так называемого "особого совещания". Я обегала несколько московских тюрем, чтобы узнать, где мама. Наконец нашла ее в Бутырской пересыльной тюрьме. После приговора я долго не могла найти, куда она попала и только через "окошки" НКВД позднее узнала, что она попала в Мордовскую АССР, в Темниковские лагеря. Через некоторое время ей разрешили переписку (раз в месяц) и посылки (раз в три месяца). Вначале я посылала из Москвы, но потом разрешили посылать только из Можайска. Это было непросто, но пришлось так делать.

В 1938 и 1939 годах мне многократно пришлось обращаться в разные инстанции, чтобы разузнать о родителях, их судьбе, их местонахождении. Перечень моих обращений по этому поводу приведен в приложении.

После того, когда стало известно местонахождение мамы, я стала хлопотать о разрешении на свидание, которое мне разрешили в 1940 году летом. Эта поездка все перевернула во мне. Я увидела такое, о чем не имела ни малейшего представления. Доехала до ст. Потьма Горьковской жел. дороги, поселок Явас. От станции была проложена узкоколейная железная дорога вглубь леса, по которой ходил поезд "кукушка" - маленькие вагончики с маленьким паровозиком.

По обе стороны этой узкоколейки были расположены лагеря. Конечно, из вагона их не было видно, я об этом узнала потом.

Приехала я на один из пунктов. В канцелярии мне оформили пропуск и указали домик, где я могу остановиться. Там были кровати и раскладушки, постеленные для спанья и титан с кипятком. Обслуживала этот домик женщина (вероятно из освобожденных заключенных). Дали разрешение на 2 дня. Вызвали маму и мы провели с ней эти два дня вместе. Она уходила на обед, и ночевать к себе. Потом начальник разрешил еще один день. Мы очень обрадовались этому. Мама рассказывала о своей жизни и расспрашивала о нашей и очень интересовалась, что удалось узнать о папе. Я сказала маме ту формулировку, которая звучала в ответах, на мои запросы и мы вместе погоревали о неизвестности судьбы папы.

Мама в лагере работала на швейном производстве швеей, а потом стала бригадиром. На этом пункте были в основном жены ответственных работников, обвиненных как "враги народа". В то время они были отделены от уголовных. Мама была неисправимой оптимисткой. Писала жалобы о себе и о папе, которые уходили бесследно и неизвестно, доходили ли они до адресатов.  Мама верила, что со временем все разъяснится. Она не могла себе представить, что папа исчезнет совсем, безвинно пострадав...

По возвращении домой я долго не могла прийти в себя, ходила как в тумане.

В начале 1941 года я получила второе разрешение на свидание с мамой и поехала вместе с Митей. Ему было 13 лет и 4 месяца. Он был красивым энергичным мальчиком и рассматривал эту поездку, как приключение. Мама была уже на другом пункте лагерей. Тогда нам разрешили только один день и поместили нас в маленькой комнатушке. Мама была очень рада, увидев Митю.

Когда папу арестовали я, как честная комсомолка, сообщила в комитет комсомола факультета. Было комсомольское собрание факультета, которое происходило в комаудитории, на 2 этаже здания на Моховой, где обычно читались общие лекции. В президиуме сидел мой приятель Хызыр  Байгоров. Председатель сообщил, что у меня арестован отец, как "враг народа" и надо обсудить, достойна ли я, оставаться в комсомоле. Я выступила и сказала, что приговора еще нет и в любом случае, я никогда не признаю, что мой отец, отдавший всю жизнь советской власти, является "врагом народа". Это недоразумение. Одним из первых выступавших был Хызыр, который сказал, что меня надо исключить из комсомола. Он видимо очень боялся за себя, так как бывал у нас дома и даже как-то играл с папой в шахматы. Видимо он решил подстраховаться. Я была поражена таким предательством.

Моя подруга, Бася Бляхман сидела в зале и молчала.  Вдруг из зала поднимается Люся Буланая из группы математиков и говорит, что, мол Ада активная комсомолка и она не может нести ответственность за своего отца. Она считает, что меня не надо исключать. Кто-то еще выступал. Потом голосовали, и большинство подняли руки за исключение. Потом дело пошло в комитет комсомола МГУ. В это время "сверху" пришла директива  в соответствии с указанием Сталина "сын за отца не отвечает" и в комитете не утвердили мое исключение, оставили в комсомоле. Только сняли меня с работы члена бюро курса, ответственного за политучебу.

В группе меня потом выбрали старостой.

Надо сказать, что именно в этой ситуации поговорку "Друг познается в беде" я испытала на себе.

Лёва Дольник.

На первомайском вечере 1937 года ко мне подошел новый студент нашего курса Лёва Дольник. Он перевелся в МГУ из Свердловского университета в группу математиков. Подойдя ко мне, он буквально сказал: "Коллега, разрешите пригласить Вас на танец". Тогда в основном танцевали фокстрот. Мы танцевали, и потом он весь вечер не отходил от меня. Мои подруги начали надо мной подсмеиваться. Он очень интересно вел беседу, и у нас сразу как-то установилось взаимопонимание.

После вечера он проводил меня до дома в Леонтьевском переулке. Сказал, что хоть он и приезжий, но живет не в общежитии, а у дяди на площади Маяковского. Так завязалась наша большая студенческая дружба. Когда в моей семье произошли катастрофические события, он не побоялся заходить к нам и после ареста папы  и после ареста мамы.

В январе 1938 года я заболела и перед экзаменом по ТФКП (теория функций комплексного переменного) у меня была температура 38 градусов. Лёва был очень силен в математике. В Свердловском университете он был одним из лучших студентов, он приходил и помогал мне готовиться к экзамену. Я с чувством большой ответственности пошла на экзамен с температурой и поучила пятерку.  На зимние каникулы в 1938 году, в феврале, он пригласил меня приехать к ним в Свердловск. Мама еще была дома и она меня отпустила одну. Лёва сначала уехал один немного раньше, чтобы подольше быть у родителей. Помню, мама и бабушка тогда сказали, что это настоящий друг, которые не боится бывать у нас, в то время, когда все мои друзья перестали к нам приходить и на занятиях старались не общаться. Меня отпустили, видно Лёва внушал им доверие.

Я мало представляла себе Свердловск, как все москвичи думала, что это  медвежий угол. Когда приехала, то увидела, что это - хороший город. Родители Левы жили тогда в маленьком домике на улице Февральской революции. Поехала я в лыжном байковом костюме черного цвета, тогда уже было принято, что девушки ходят в брюках. Родители Левы меня хорошо приняли. Меня выдавали за родственницу. Мы с Левой ходили к знакомым, в кино, в театр музкомедии. Мне было очень интересно, и я немного отвлеклась от печальных домашних дел.

Из Свердловска мы вернулись вместе в начале марта. 28 марта забрали маму, но Лёва все время приходил к нам, поддерживал в нас с бабушкой "дух". В мае нам предложили в короткий срок покинуть квартиру и мы переехали к Саше и Жене на Неглинную улицу. Лёва вскоре стал туда приходить. Саша и Женя относились к нему настороженно так как у него был туберкулез в закрытой форме и он лечился. Потом у Левы наступило обострение и он уехал в Свердловск лечиться и отстал в учебе на 1 год.

Подлечившись Лёва вернулся к учебе в МГУ на курс моложе, но он учился хорошо и был одним из лучших математиков в группе.